Юрий Сосудин. Незабываемые певцы


Вадим Козин
 


"В тридцатые-сороковые годы многочисленные радиоконцерты, в том числе и по заявкам слушателей составлялись из популярных дисков. Ни один подобный концерт не обходился без имен Утесова, Шульженко, Церетели, Козина, последнего в особенности. Репертуар Вадима Козина был настолько широк, что не укладывался в обычные рамки "цыганского жанра". И если радио не очень жаловало "цыган", то оно могло с успехом использовать Козина как исполнителя современных лирических песен или старинного русского романса или русской народной песни. Его музыкальная память была феноменальна, в те годы его репертуар превышал более 300 песен. Козинские эмоциональные перепады, его удаль, страсть, тоска и нежность пришлась по сердцу слушателям. Его темперамент взрывался в "Очах черных", грустил в "Калитке", заходился от восторга в "Цыганской венгерке", был трагичным в "Нищей". Его звонкий выразительный тенор, богатый красками, мог быть и мягким и суровым, - певец владел им в совершенстве".
Г.
Скороходов

Рассказывает сам Вадим Козин (запись начала восьмидесятых годов): "Мать моя, Вера
Ильинская, цыганка, пела в цыганском хоре... А знаешь, откуда наша фамилия в роду - Ильинские? Кочевые цыгане поклонялись Илье Пророку. Они странствовали по России и во время грозы молния обязательно попадала в какую-нибудь кибитку и разбивала ее в дребезги. А в кибитку моих предков не попадала никогда, и люди стали говорить: "А-а, это Ильинские, им всегда везет", то есть Илья Пророк был нашим защитником, покровителем. От прозвища Ильинские и пошла фамилия моей матери.
Выйдя замуж за Алексея Гавриловича
Козина, она перестала выступать, но связь с цыганскими артистами не теряла.
Бывало, через анфиладу комнат идет, поскрипывая сапогами, улыбающийся отец. Берет меня на руки и садится рядом с матерью. Отец сам не пел, но песню, особенно цыганскую, любил. А мать возьмет палисандровую гитару, запоет: "Люблю я цветы полевые, люблю их от чистой души, красивы анютины глазки, как дивно они хороши."
Отец редко бывал дома, он был сугубо торговый человек. Но когда приезжал домой, то мы всей семьей слушали пение матери. А то, отец посадит нас в автомобиль "Бенц" и катает по островам, показывает Петербург. Но тихие дни у семейного очага бывали редко. Большей частью в доме царили веселье и теснота от множества гостей. Цыгане, артисты, музыканты. Иногда появлялась ослепительная, несравненная Анастасия
Вяльцева, блистательная певица, любимица петербургской публики. Она приезжала после концерта в театре "Буфф", и в доме сразу же поднимался большой шум. Домашние метались по комнатам, начинали хлопотать на кухне. Тетя Настя привозила большой бумажный пакет с фруктами, конфетами и другими сладостями, предназначенными специально для маленьких. Таков был обычай среди цыган: идешь в дом, где есть дети - неси гостинец. Но детей в мир взрослых не допускали, и я вместе с сестрами Музой и Зоей тихо сидел в детской, довольный принесенными подарками, правда иногда хотелось продемонстрировать перед гостьей-красавицей свое "искусство": в зале стоял большой, на двадцать четыре пластинки, граммофон фирмы "Зонофон"; я на свой страх и риск залезал на стул, ставил пластинку Вяльцевой и в широкий раструб пытался перекричать ее... Иногда в доме появлялась колоритная фигура другой эстрадной знаменитости - Юрия Спиридоновича Морфесси, грека по происхождению, певца с густым сочным баритоном, исполнителя модных в то время "Кирпичиков" и "У камина". Он приходил в украшенном шитьем и бисером кафтане, подпоясанном широченным поясом, в шароварах, сапогах и горностаевой накидке. Часто его сопровождал его неизменный аккомпаниатор Саша Макаров, автор известного романса "Вы просите песен, - их нет у меня..." Один раз Морфесси заставил меня петь, а потом усадил на колени и сказал: "Вот растет наша смена..."
Первые попытки петь по-настоящему относятся к началу двадцатых годов. Молодые типографские рабочие устроили самодеятельный клуб в бывшем здании церкви, что на улице Правды, там я и выступал. Выступал и с комическим хором
Чарова, где приходилось играть в спектакле великого князя Владимира Кирилловича. Петь в свое удовольствие - это одно, а надо было еще и деньги зарабатывать. Устроился тапером в Народный дом, вблизи Петропавловской крепости: там был четырехъярусный кинотеатр, в котором показывали немые фильмы Чарли Чаплина, Макса Линдера, Веры Холодной. От тапера требовалось сопровождать эти фильмы непрерывной игрой на фортепиано. К концу работы болели пальцы, но музыкальное сопровождение, игра послужили хорошей тренировкой, выработали творческую выносливость, дали определенные навыки владения инструментом, научили пониманию характера эстрадного исполнительства. А после фильмов зрителей приглашали на дивертисмент. Можно было остаться и послушать певцов, песенки-ариэтки а la Вертинский, понаблюдать за кулисами творческую кухню артистов. Тогда было модно выступать в дивертисментах. Каждый день артиста видела масса зрителей. Ведь кино пользовалось чрезвычайной популярностью. Исполняя всего две-три песни, нужно было показать себя с самой лучшей стороны. А как хотелось и мне выйти на эту сцену и спеть. Я чувствовал и был уверен, что спою лучше многих других, ведь я вырос в стихии цыганской песни и русского романса. Душа рвалась к самовыражению...
Помог случай. На представление не приехала известная артистка и надо было срочно заполнить паузу в концерте. Вытолкнули меня на сцену, давай мол, докажи, что и у тебя голос. Спел "Песню о стратостате" на слова Демьяна
Бедного. И сразу успех - неожиданный и ошеломляющий. Начал петь, сперва в сборных концертах, потом - и сольные выступления на профессиональной сцене. Пришло время думать и о собственном репертуаре, не похожем ни на чей другой. Внутреннее чутье, тонкий музыкальный вкус и советы матери помогли найти свои песни, свои романсы, до того ни кем не исполнявшиеся или исполнявшиеся когда-то очень скверно и потому забытые. В 1929 я уже написал первую свою песню. Это была довольно легкомысленная песенка, но очень популярная. Почему-то всегда ее потом считали цыганской: "Бирюзовые, золотые колечки, эх, покатились по лужку, ты ушла и твои плечики скрылися в ночную мглу..." Пел я тогда много и без устали. В каждом концерте исполнял без микрофона и усилительной техники до сорока песен. К сегодняшнему дню мой репертуар довольно обширен - около трех тысяч песен. Из них около трехсот написал сам.
В тридцатые годы я переехал в Москву. Аккомпаниатором у меня был Д.
Ашкенази; мы стремительно появлялись на сцене из разных кулис, и сразу же без объявления номера начиналась программа. Популярными стали "Калитка", "Утро туманное", "Мой костер", "Ехали цыгане", "Меж высоких хлебов затерялося", "Прощай мой табор", "Вот мчится тройка почтовая", "Эй, быстрей летите, кони!", "Нищая", "Жигули", "Газовая косынка". А позже - "Осень", "Дружба", "Маша" и много других. Успех был колоссальным, несмотря на то, что в середине тридцатых годов эстрадная песня и в особенности цыганские романсы подвергались ожесточенным нападкам со стороны определенной части критиков. И только безупречное исполнение и органическое чувство песни могли гарантировать успех произведениям этого жанра на эстраде.
Со временем начались гастроли о стране. Записи на радио, на грампластинки. Аккомпанировали всегда известные музыканты - мастера своего дела: Д. Ашкенази, Аркадий
Покрасс, Михаил Тимофеевич Дулов, одно участие которого в концерте уже давало исполнителю шанс на успех (ведь он аккомпанировал Неждановой, Собинову). Потом - "Голубой джаз" под управлением Крупышева, гитаристы: Ром Лебедев, знаменитые Шишков, Васильев. С Васильевым я напел на пластинку романс "Жалобно стонет" - а ведь этот великолепный гитарист выступал еще Варей Паниной. Его с трудом уговорили и привезли в студию звукозаписи, он долго озирался вокруг, все спрашивал: "А где труба?" - так он называл звуковоспринимающий раструб, - и очень удивился, когда его усадили перед микрофоном, который тогда только начали применять.
Были у меня и встречи с другими людьми. С актером МХАТа В.
Качаловым, летчицей М. Расковой, писателем К. Симоновым, популярной киноактрисой Ольгой Третьяковой, с оперным певцом С. Лемешевым, с исполнительницей классических романсов Зоей Лоди, с композитором Елизаветой Белогорской (с которой был написан романс "Осень")...
Потом война. Сольные концерты в лучших залах страны сменились выступлениями на импровизированных площадках - в действующей армии, - на фронтовых аэродромах и палубах боевых кораблей. Случалось петь и перед войсками союзников. В одном из таких концертов я выступал с французским шансонье Морисом
Шевалье. В военное время особым успехом пользовались "В лесу прифронтовом", "Жди меня", "Махорочка", "Шел отряд", "Письмо с фронта", "Морская шуточная", "Москва", "Два друга"...
Послевоенные годы отданы Северу. Работа в эстрадно-концертной группе музыкально-драматического театра. Выступления перед горняками, шахтерами, геологами, транспортниками, рыбаками. В 1959 состоялась большая гастрольная поездка по стране. Потом - работа над новыми песнями, над театральными постановками. В 1973 году на сцене Горьковского театра дал свой последний сольный концерт, но и сейчас продолжаю работать, писать и считаю вчерашнюю песню не последней."

Было мне лет шестнадцать, когда я впервые услышал Козина. Дома у нас было много пластинок
Виноградова, Руслановой, Утесова, Погодина, Шмелева, несколько даже Лещенко и другие. Я с удовольствием слушал выступления этих артистов на пластинках, в концертах по радио. Кроме того, дома у нас часто собирались друзья родителей и каждый раз пели хорошие, старые песни и пели их хорошо и правильно. Звучала всегда и песня Козина "Два друга". Интересно, что сейчас, имея уже, можно сказать, громадное количество записей песен довоенного времени, многих песен из тех, что пел мой отец, я так и не слышал ни в чьем исполнении (такие как "Буревестник", "Жили два товарища на свете", "Три эсминца", "Молоток" и др.).
Но по настоящему я начал интересоваться песней и исполнителями, пожалуй, когда, зайдя в комиссионный магазин посмотреть на красивый аккордеон или какой-нибудь немецкий приемник, я вдруг услышал из старого патефона незнакомый голос, исполнявший, казалось, необычную песню. "Тихий день угасал, расстилался туман, я сидел над рекой и мечтал о любимой..." Это пение и сама песня прямо поразили меня.
Но вот песня закончилась, патефон закрыли. Я подошел и спросил: "Кто это пел?" В ответ: "Козин!" Так вот как он поет. Да! Отец говорил нам, что до войны у них были замечательные пластинки
Юрьевой, Юровской, Козина... Потом оказалось: у одной моей знакомой есть пластинка Козина - и вот она у меня в руках. Читаю: "Осень", другая сторона - "Ехали цыгане". Боюсь ставить, как бы не разочароваться. Бывает так: услышал прекрасно исполненную песню, потом ждешь, ищешь другие песни этого певца, а оказывается - только одна эта песня была исполнена удачно, а остальные - так себе... Слушаю "Осень". Прекрасно! Полный восторг. Такая короткая песня, так мало сказано, а как все ясно и ощутимо! Ставлю другую сторону. Певец тут словно помолодел, нет такой задушевной грусти - здесь полная удаль, раздолье, беззаботность. С этой пластинки, пожалуй, и началась моя коллекция пластинок и звукозаписей. Каждая новая песня Петра Лещенко или Вадима Козина - это новое знакомство с прекрасным...
После войны человечество потеряло многих лучших своих певцов. Не стало Лещенко,
Окаемова; закрылись сцены для находившихся в самом расцвете сил Печковского , Руслановой, Козина. Уничтожался и весь их творческий труд: матрицы, пластинки. Теперь стараемся исправить допущенные ошибки. Благодаря коллекционерам снова выпускаются их пластинки. А ведь еще два поколения могли слушать этих певцов на сцене.
Во время Великой Отечественной войны Козин был участником фронтовых агитбригад. В марте 43 выступает в Москве, записывается на пластинки. В этом же году выступает перед участниками Тегеранской конференции. Затем гастролирует в Швеции, Дании, Норвегии, Болгарии. Пресса всюду отмечала его высокое вокальное мастерство. Но вот что вспоминал о том времени сам Козин: "Всякие слухи ходили обо мне, а распускали их сами работники НКВД (разве можно было в нашей стране сажать за то, за что сажали?)... Потом народ еще добавит, приукрасит - слышал даже такое, что в Тегеран меня в наручниках отправляли - любят у нас приукрасить...
Было это в 1943. Собрались на Тегеранскую конференцию главы Америки, Англии и наш глава. К этой конференции
Черчилль пригласил Марлен Дитрих, Мориса Шевалье и для Сталина Изу Кремер. А Сталина попросил, чтобы привез с собой Козина. Вот после их переговоров мы там и выступали.
После конференции я еще выступал в освобожденных странах. Ездил по своей стране, пел в госпиталях, в театрах, на местах, где только что прошли бои и горела еще земля.
В 1944 приближается день рождения Иосифа Виссарионовича
, и вызывают меня в Москву. Берия вызвал к себе в кабинет, вхожу, там сидит еще Щербаков. Берия показывает на портрет, висевший за его спиной, и говорит: "Вадим! Почему у тебя нет песни о Сталине?" - "Что Вы, Лаврентий Павлович, я же тенор, исполнитель романсов, лирических и цыганских песен, а тут - о Сталине. Я это не могу." А Щербаков: "Но ты же пел о Ленине." - "Да! Но это обычная песня Демьяна Бедного, в которой о Ленине звучат только три слова: "На Волге Ленин родился"." - "Так что, так и не будешь петь о Сталине?" - "Нет, это невозможно." - "Ну ладно, иди."
Вот и вся история с длительными гастролями в Магадане."

В конце 1944 Козин осужден и выслан на пять лет на проживание в Магадан. В трудные годы друзья прятали от него пластинки, хранившие неповторимый козинский голос. Он их разбивал. Повышенная ранимость и эмоциональность подлинного художника толкали перечеркнуть прошлое, забыть о самом себе: если невозможно петь, то незачем и жить.
Но шло время, все вокруг менялось, рубцевались раны, забывались обиды. И неудержимо тянуло к инструменту, к чистому листу нотной бумаги. И Козин снова работает. Работает в эстрадно-концертной группе Магаданского музыкально-драматического театра. Много поет, выступает в поселках, в областях. В 1959 он совершает большую гастрольную поездку по стране: Владивосток, Хабаровск, Тбилиси, Воронеж, Горький, Куйбышев, Сталинград, Сочи... Его сопровождают концертмейстер Борис
Тернер, скрипач Ефим Дзыгар, декламатор Трояновская.
И снова, как в далекие тридцатые годы, большой успех и признательность зрителей.
Работая в Магаданском театре, Козин создает много песен, романсов на стихи
Есенина, Беранже, К. Симонова, Э. Асадова и магаданских поэтов П. Нефедова, И. Ганабина и других, проводя строгий отбор стихотворных произведений, ставших в творчестве самобытного мастера яркими музыкально-драматическими новеллами.
Как деятель искусства, сознавая личную ответственность за судьбы мира и счастье народов, артист создает и исполняет ряд страстных патриотических песен: "Люди, остановите смерть", "Моя Россия", "Я ненавижу в людях ложь" (певец записал семь различных вариантов исполнения). Обладая удивительной способностью чувствовать душу и музыкальность, певучесть стиха, он создает глубокие и проникновенные романсы-размышления о судьбе, о прошедшей любви, романсы-воспоминания о прошлом: "Былое", "Заката лучи догорали", "Острова воспоминаний", "Не стращай меня горькой судьбою", "Не буди воспоминаний", "Грустное танго".
Немало песен Козин посвящает и магаданскому краю, людям далекого севера: "Магаданский ветерок", "Школьный вальс", "Магаданский романс", "Магаданские бульвары", "Мальчишка и девчонка" (эту драматическую новеллу на стихи безвременно ушедшего Ленинградского поэта Владимира
Торопыгина певец всегда поет с особенным волнением).
Слушая песни, исполняемые Козиным, поражаешься его размаху и чуткости. Ведь в его репертуаре около трех тысяч произведений - это при тщательном отборе: ведь песню, холодно принятую слушателями, он не повторяет никогда. Каждая исполненная им песня всегда была неким кратким рассказом, дававшим возможность и помечтать, и поразмыслить, и взволноваться, а то и посмеяться...
В 1973 состоялся юбилейный вечер - семидесятилетие. Певец впервые выступал с микрофоном: "Так мне и надо! Иронизировал над молодежью, возмущался: мечутся бедолаги по сцене, соревнуются, кто глубже засунет микрофон в горло, впечатление такое, что у всех хроническое несмыкание связок... А теперь вот сам с этой игрушкой." Как всегда на вечер собрался едва ли не весь город. Стояли даже на сцене. В фойе были вынесены репродукторы. Тридцать песен было исполнено певцом и никто и не предполагал, что этот концерт - последний.
Но Вадим Алексеевич Козин, большой труженик и мастер театрального искусства, продолжал писать музыку песен и романсов и когда ему было уже за 80. Принимал многочисленных гостей, приходивших за советом или просто поговорить, помечтать, сидя за чашкой чая.



Борис
Штоколов и Вадим Козин, Магадан, 1981

...А мы с магаданским журналистом Борисом Александровичем Савченко сидим в Ленинграде, за гостеприимным столом сестер Вадима Козина, Музы и Зои Алексеевны. Тоже пьем чай с домашними сладостями. Это, конечно, не отцовская квартира, тут не звучали знаменитые голоса. Отец, Алексей Гаврилович, не тянул баржу, не работал грузчиком, он вел торговлю (пойдя по стопам своего отца). Был лишен всего нажитого (за "нетрудовые доходы"), отчего в двадцать четвертом сердце не выдержало, и он скончался... А мать, Вера Владимировна, стала плохо видеть и поэтому вся забота о доме ложилась на плечи Вадима: работа грузчиком, работа в типографии, работа в кинотеатрах. Потом эстрада, Москва, слава, популярность. Война прервала все. В 1942 не стало матери...
Долго вспоминали, рассказывали сестры и о встречах с братом, и о своей нелегкой жизни...





Объявление.
По просьбам читателей, опубликовано второе, дополненное издание книги.
Автор высылает книгу, обращайтесь.
Заказавшим книгу у автора, в подарок высылается также аудио-диск, на котором собраны композиции, исполняемые певцами, о которых рассказано в книге.
Книга высылается наложенным платежом. Стоимость заказа: 200 рублей. Если вы заинтересовались, присылайте свой почтовый адрес в письме на эл.адрес
sosudin@narod.ru
Прошу прощения если долго не отвечаю на письма, я сейчас к сожалению редко проверяю почту. Тем не менее, постараюсь делать это чаще. Здоровья вам!
.

В оглавление

Именной указатель

Написать письмо

Hosted by uCoz